После ухода худрука по театру поползли слухи, что скоро назначат другого. О новом худруке было мало что известно. Знали только, что он приедет откуда-то с Запада.

      В это смутное время у Коко появилась привычка прохаживаться возле кабинета директора. Причем ходил он не один, а с какой-нибудь из сильфид. Довольно часто директор, выходя из кабинета, наблюдал такие сценки: Коко, идя в обнимку с сильфидой и прижимаясь к ней щекой, задушевно говорил:

           - Между прочим, на Запад уезжают самые бездарные и никчемные танцовщики. Там-то им легко прославиться, потому что западный балет - полный отстой, и даже наши неудачники становятся там звездами. Здесь бы они, в лучшем случае, канделябр таскали.

              Или так:

            - Я как-то раз был на Западе, - втолковывал Коко другой сильфиде, тоже прижимаясь к ней щекой. - Меня даже на сцену не выпустили после репетиции, потому что побоялись, что если западная публика меня увидит, то больше никого смотреть не захочет. А у них нет столько денег, чтобы подписать со мной все контракты во всех западных театрах. А я, между прочим, ещё и патриот моего театра.

            Сильфиды на всякий случай кивали головой и поддакивали.

        - Сколько женщин у этого Коко, - начали шептаться в театре. - Каждый день новая. Похоже, в очередь к нему стоят. Да, ошибались мы в нем. Вон он какой ловелас, оказывается.

         А однажды был такой случай. Коко вел по коридору очередную сильфиду. Едва завидев директора, он прижался к ней щекой и начал громко говорить:

          - Вот зовут тут всяких западных, а у нас свои кадры имеются. Взять, например, меня. Я легко мог бы руководить труппой. Ведь я - ученик великой Мариванны!

           - Я тоже ученица великой Мариванны, - ляпнула сильфида. - Значит я тоже могу руководить труппой?

         - Дура кривоногая! - с досадой бросил ей Коко и оттолкнув сильфиду так, что та врезалась прямо в директора, умчался прочь.

           Шли дни, недели, а нового худрука всё не было. Все уже начали о нём забывать, решив, что это были обычные сплетни. Но вот наступило 31 декабря.

          В этот день, как всегда, в театре шел “Щелкун”. Перед началом спектакля директор велел всей труппе не расходиться, после его окончания, а собраться у него в кабинете. И добавил, что всех ожидает сюрприз. При этом, он выразительно посмотрел на Коко.

          Коко понял, что наступит его звездный час. Поэтому сегодня он танцевал так, как не танцевал ещё ни разу. Он вдохновенно резвился на сцене, от души лупил мышиного короля саблей и почти искренне женился на Мари. Спектакль удался на славу, и довольная публика устроила оглушительные овации.

         Умывшись и переодевшись, труппа потянулась к директорскому кабинету. Коко бежал впереди всех, в предвкушении, что этот новый год ему только радость принесет. По дороге он строил далекоидущие творческие планы и решил, что первыми выгонит кривоногую дуру и парня с канделябром, которого Коко очень не любил, потому что боялся. Парень этот был ужасно тупой и страшно сильный. Канделябр у него был очень внушительный и самое неприятное было то, что этим канделябром он всё время норовил заехать Коко по голове. После третьего раза Коко начал подкладывать вату под парик, но сегодня парень хватил его канделябром так, что вся вата вывалилась на сцену. Правда, зрители ничего не заметили. Подумали, что это просто снег идёт.

      Секретарша пригласила всех пройти в кабинет директора. Коко, по обычаю, схватил стул и уселся, не дожидаясь приглашения. Всё внутри него ликовало. Он даже придерживал руками края рта, чтобы тот не расплылся в довольной улыбке раньше времени.

          - Итак, господа, я пригласил вас, чтобы сообщить приятное известие. С завтрашнего дня у вас будет новый художественный руководитель. Его зовут...

          Коко заранее привстал со стула, готовый принимать поздравления и завистливые вздохи.

          -... Лексейлексеич, - сказал директор.

          - Меня не так зовут! - вскричал Коко, изумленно вытаращившись на директора.

          - А ты тут при чем? - удивился директор. - Я вам нового руководителя представляю. Знакомьтесь, это Лексейлексеич. Только что приехал с Запада. С завтрашнего дня он будет вами руководить. Ну, вы тут знакомьтесь, а я побежал. С Новым Годом, господа! И смотрите, ведите себя хорошо, особенно ты, - строго посмотрел директор на Коко.

          Директор ушёл, а труппа принялась рассматривать своего нового начальника. Он был ещё довольно молод, а торчащие уши свидетельствовали о том, что он укатил на Запад сразу после училища, не работав в настоящем театре ни дня. Это обстоятельство красноречиво говорило о его абсолютной бездарности и полнейшей профнепригодности. Коко это сразу понял и возненавидел нового худрука от всей души.

         - Ну, товарищи, - бодро сказал Лексейлексеич, - давайте знакомиться. Я вам расскажу...

          - А можно без “ну”? - грубо прервал его Коко.

          Лексейлексеич внимательно посмотрел на Коко и вдруг спросил:

          - А вы зачем брови выщипали?

          В труппе раздались смешки. Коко яростно поглядел на худрука, впервые в жизни не зная, что ответить. А худрук продолжал:

           - Знаете, товарищи, сейчас на Западе мода на естественность и простоту. Не надо вот всех этих выщипываний, макияжа, глаза себе рисовать на пол-лица, парики дурацкие надевать. Проще надо быть. Зритель должен видеть, что вы - такие же люди, как и они. Поэтому, с завтрашнего дня будете выходить на сцену в естественном виде.

          - А ноги тоже можно не брить? - обрадовались сильфиды.

          - Можно. А вы, если хотите участвовать в спектаклях, верните брови на место, - обратился он к Коко.

          - Ну, а вы у нас кто будете? - поинтересовался худрук у Коко, который, скрестив руки на груди, презрительно смотрел на это действо. - Крестьянин или рабочий?

          - Я из аристократического района! - гордо сказал Коко. - И бабушка у меня француженка!

          - Лицо у вас небритое, - заметил худрук, не выказав никакого почтения к столь блестящей родословной. - Запишу-ка я вас в крестьяне.

          Коко потерял дар речи, чего с ним не случалось ещё ни разу.

         - Я...Меня.. в крестьяне?! - задыхался он от гнева. - Да я… Да у нас… Мы с царского фарфора ели…

          - Его даже наш бывший худрук в крестьяне не ставил, - подтвердила кривоногая дура/прима. - Так и говорил, что Коко - это только принц.

         - Да! - крикнул Коко, на миг проникаясь безграничной любовью к кривоногой дуре. - Я - принц! У меня самые длинные ноги! У меня и щиколотки тонкие! И голова маленькая, не то что у всех.

         - Вот я и вижу, Ваше Высочество, что у вас корона на уши съехала, - насмешливо сказал худрук. - Хорошо, хоть нос её придержал - слишком высоко он у вас задран.

          Этого Коко уже стерпеть не мог:

          - На свой нос посмотри! - яростно крикнул он и выскочил в коридор, хлопнув дверью с такой силой, что стены театра затряслись, а за окном послышался странный шум, как будто что-то разбилось.

         - Надо же, какой он у вас...непосредственный, - хмыкнул Лексейлексеич. - Он ушёл навсегда? Могу я надеяться, что не увижу его до следующего 31 декабря? Или, хотя бы, в ближайшие два часа?

         - Да он за дверью стоит, рыдает, - объяснила кривоногая дура, уже прочно почувствовавшая себя любимой женой/правой рукой худрука. - Он всегда так делает. Сейчас проревётся и придет, как ни в чем не бывало.