Темной февральской ночью в элитном доме в Уездном Городе горел свет в одном-единственном окне на последнем этаже. Если бы кто-то мог мог в него заглянуть, то он бы увидел следующую картину. За большим столом сидели директор балетной школы Коко и артист Уездного Театра Редискин. Они пили водку и закусывали просроченными деликатесами, доставленными из крупной торговой сети. Редискин выглядел очень расстроенным. Чувствовалось, что в душе у него что-то сильно накипело.
- А ещё они набрали полную труппу каких-то малолетних пэтэушников-недоучек, - опрокинув очередную рюмку, жаловался на жизнь Редискин. - Теперь мне совсей ролей не дают. Говорят, что сначала надо всем этим дать потанцевать, а то вдруг, будущую звезду там проглядят. А когда я говорю, что вот я уже настоящая звезда и прошу, чтобы мне дали роль...
- Не просить надо, а открыть к худруку дверь ногой, сесть в кресло, не дожидаясь приглашения, трахнуть кулаком по столу и сурово сказать: "Ну-ка, быстро дал мне роль!" - поправил его Коко и в самом деле, стукнул кулаком по столу так, что рюмки чокнулись между собой. - Видел? Я всегда так делал! А ты мямлишь: "Дайте, дайте..." Дадут они, как же. Им лишь бы гениев травить. И тех, кто у гения учился, они тоже травят. Зато всякие серости у них в почёте. Особенно, которые у тупых педагогов обучаются. А там, ведь, все тупые остались. Раньше хоть, я их всех просвещал, как мог. А теперь они совсем отупели, всем театром.
- Ну, короче, попросил я, чтобы мне роль хоть иногда давали, - оставив без внимания горячую тираду Коко, продолжал жаловаться Редискин, - а меня опять послали в Урало-Сибирский регион. Я уже вдоль и поперёк там всё изъездил. От театров до сельских клубов. Один раз прямо в поле на сколоченных досках танцевал перед фермерами. А хочется-то, в Уездном Театре потанцевать.
Коко о чём-то задумался. Редискин, тем временем, разлил остатки водки по рюмкам и снова начал повествование о своей нелёгкй судьбе:
- А вот ещё одна дура в театре...
- Так, стоп! - вдруг сказал Коко. - Чёрт с ним, с этим убогим театром. Не дают танцевать, ну и не надо. Им же хуже. Пусть любуются на своих дровосеков с марамойками. Я вот что придумал. Давай я тебя отведу к Михалмихалычу во Владимирский театр. Он давно уже говорил, что некому там Спартака танцевать. На днях туда поеду, вдову танцевать, и тебя с собой прихвачу. Да и школу мою проверить надо заодно. Давно в ней не был. А без меня, ведь, там никто ничего не делает. Если бы я не стал там директором, то вся школа уже бы давно в руинах лежала. А я там и ремонт сам сделал, и свой бандаж с заячьей лапкой в музей отдал, и всех научил, как правильно здороваться с директором. Без меня они даже этого не умели.
- У-у-у, во Владимирский, - скуксился Редискин, совершенно оставив без внимания заслуги Коко в области педагогики. - Что это за театр? По сравнению с Уездным, так вообще ни о чём.
- Это раньше он был ни о чём, - ответил Коко. - Но с тех пор, как я стал танцевать там вдову, этот театр поднялся на небывалую высоту. Теперь со всего мира зрители стремятся именно туда, в культурную столицу, а не в ваш Уезд. Ты тоже сможешь стать там звездой. Почти звездой, - поправился Коко, - потому что звезда там только одна. И не только там, а вообще везде. В вашем жалком театре звёзд-то сейчас нет, одни дровосеки...
Редискин решил не обижаться на эти слова. Редискин, в принципе, вслух обижался очень редко, особенно на тех, от кого хоть как-то зависела его карьера.
- Ну поехали, что делать-то остаётся? - кротко согласился Редискин. - Надоело уже по тайге кататься. Уж лучше в культурной столице выступать.
Когда они сели в поезд, Коко принялся поучать Редискина:
- Вот что, Редя, слушай внимательно. Когда Новомхатский спросит тебя...
- Кто? - удивился Редискин.
- Кто-кто? Михалмихалыч Новомхатский, директор Владимирского театра.
- Ишь ты, какая длинная фамилия, - удивился Редискин.
- А то! Директорская. У директоров должны быть длинные фамилии, чтобы букв было много.
- Восемь хватит? - с надеждой спросил Редискин.
- Нет, - пренебрежительно махнул рукой Коко. - Почти, но не хватит. Должно быть десять или больше. А если в директорской фамилии мало букв, то это не настоящий директор, а самозванец какой-то. В общем, если он спросит...
- Он что, тоже любит в викторину играть?
- Ты можешь не перебивать? Если Михалмихалыч спросит, почему ты хочешь танцевать в его театре, то ты скажи, что директор у вас паршивый, а худрук - самодур. Если ему этого мало будет, то скажешь, что в Уездном Театре совсем не чтят традиции, и спектакли про принцев не ставят, а показывают только голых марамоек, которые не умеют вставать в пятую позицию, зато задирают ноги выше головы дровосеков. Про тайгу не рассказывай. Запомнил?
- Вроде, да, - неуверенно сказал Редискин. - Традиций нет, марамойки есть, ноги есть, дровосеки есть, принцев нет, тайгу не надо.
- Вот и молодец, - одобрил Коко. - Сразу видно - моя школа! Но смотри, не забудь, чему я тебя научил.
- Ну что это за театр? - ворчал Редискин, когда они подошли к зданию Владимирского театра. - Ни лестницы, ни колонн. У нас в Уездном Театре хоть колонна есть. А говорят, что когда-то и квадриги были. Коко, ты помнишь те квадриги?
- А как же, - кивнул Коко, - как сейчас помню. Восемь квадриг было. Но после того, как в театре провели ремонт, все квадриги разом исчезли. Спроси у своих руководителей, куда они дели те квадриги.
- Не, не буду спрашивать, дурак я что-ли? - испугался Редискин. - Тогда не то что за Урал, на Камчатку сошлют.
- Конечно, ты не дурак, Редя, - похвалил его Коко. - Ты очень умный. Поэтому сейчас ты станцушь здесь. Будем считать, что это тактическое отступление. Но когда-нибудь я вырву мой Уездный Театр из рук этих горе-руководителей. И вот тогда, Редискин... А, вот и кабинет директора. Заходи! Стучаться не будем.
Коко открыл дверь и вошёл в кабинет. Редискин последовал за ним.
Да, кабинет был роскошный. Пожалуй, много роскошнее, чем директорский кабинет в Уездном Театре.
Михалмихалыч восседал в дорогом старинном кресле, похожим, скорее, на трон, а перед его столом почтительно стояли в пятой позиции несколько человек предпенсионного возраста. Увидев вошедших, Михалмихалыч махнул им рукой, присаживайтесь мол.
- Сейчас я с этими орлами разберусь и займусь вами, - сказал Михалмихалыч Коко и повернулся к стоящим перед столом:
- Ну так, почему вы хотите танцевать у меня в театре?
Присутствующие разом загалдели. Если бы посторонний человек услышал их, то он бы пришёл в ужас, потому что, согласно их словам, искусство в Уезде, в городе на Неве и даже в Урало-Сибирском регионе находилось в руках идиотов, дебилов, кретинов, бездарей и прочих нехороших людей. А в одном театре искусством руководила "ну вообще, круглая дура", как застенчиво поведала одна из просительниц. Михалмихалыч благосклонно внимал их жалобам и сочувственно кивал.
- Сиротинушки вы мои, - жалостливо сказал он просителям. - Обижают вас, ироды эти. Ладно, возьму вас к себе. Глядишь, несколько лет ещё протянете. Идите в отдел кадров.
Когда посетители ушли, Михалмихалыч обратился к Коко:
- Привет! Кто это с тобой?
- Это вот, Редискин, - представил Коко своего ученика Новомхатскому. - Хочет быть у вас Спартаком.
- Спартаком? - удивился Михалмихалыч. - С таким смазливым личиком?
- Ну и что, что со смазливым? - возразил Коко. - Хороший гримёр ему такую мужественность на лице нарисует, что все ваши воины Красса в страхе разбегутся.
- Так, так, так, - задумчиво пощипал свою бороденку Михалмихалыч и пристально посмотрел на Редискина. - И почему жы вы хотите танцевать именно у меня? Ведь ваш Уездный Театр гораздо больше.
От его взгляда Редискин как-то стушевался и забыл всё, чему учил его Коко.
- Ну там у нас директор...
- То, что директор паршивый, а худрук - самодур, это я уже понял, - сказал Михалмихалыч. - Ещё ни один, пришедший сюда, не сказал доброго слова о своём руководстве. А ещё, что вас не устраивает в вашем театре?
Редискин оглянулся на Коко, ища поддержки.
- Традиций нет, - негромко подсказал ему Коко.
- Традиций нет, - повторил Редискин. - Нетрадиционно у нас там всё... все...
- Что - всё?
- Ну... голые дровосеки задирают марамоек выше головы.., - совсем запутался Редискин. - И ноги...
- Что - ноги?
- Тоже задирают... в пятую позицию... А я в тайге всё время...
Михалмихалыч поднял глаза к потолку:
- Коко, а ты уверен, что этот интеллигент способен поднять рабов на восстание? Может лучше в драму его определить? Пусть там Обломова играет. Облик у него почти дворянский, благородный. А лень прямо на лице написана. Будет на диване лежать, в халате.
Коко не на шутку обиделся. Это же надо, Михалмихалыч сходу углядел в колхознике Редискине дворянский облик и сразу предлагает роль в какой-то драме. В то время как он, Коко - настоящий князь, по рассказам соседей в том доме, где он жил в детстве, а Новомхатский даже ни разу не восхитился его высоким происхождением. Коко уже почти пожалел, что привёл Редискина, но пересилил себя и покровительственно сказал:
- Да, Редискин у нас, в принципе, не оратор. Без моей помощи и слова сказать не может. Зато на сцене он, почти, как я, потому что я его учил. Ну-ка, Редискин, изобрази что-нибудь спартаковское.
Редискин, обрадованный тем, что викторина закончилась, не заставил просить себя дважды. Он вскочил с кресла и принял мужественную позу, такую, что Михалмихалыч был впечатлён:
- Хм, ну что ж... Весьма, весьма... Принят. Завтра будешь танцевать. А насчет драмы подумай. Я ведь, теперь, драмой увлёкся, - объяснил Михалмихалыч. - Приобрёл ещё один театрик. В вашем уезде, между прочим.
- Зачем же вам драма? - поинтересовался Коко. - Вы ведь музыку любите.
- Я люблю всё! - гордо сказал Михалмихалыч. - И больше всего я люблю вызволять несчастных артистов из цепких лап их директоров и худруков. Разве только в музыкальных театрах артисты стонут под гнётом несправедливости? Разве только в музыкальных театрах бездарные худруки ставят бездарные постановки? Нет, в драме всё это тоже присутствует! И в гораздо больших размерах. И моя скромная миссия заключается в том, чтобы вымести поганой метлой всех этих деятелей некультуры из всех театров и самолично решать, как и что ставить, кто и что будет играть.
Тут Михалмихалыч подошёл к шкафу и вытащил оттуда головной убор, напоминающий шапку Мономаха. Только вместо соболя она была оторочена то ли норкой, то ли хонориком, а драгоценных камней было всего три.
- Вот, - гордо сказал Михалмихалыч, - это моя шапка Короля Театров. Недавно дополнил её третьим бриллиантом. С детства люблю что-нибудь коллекционировать. Как видите, тут ещё много свободного места. Есть, куда развернуться. Возьму под своё крыло ещё несколько театров. Здесь вот место под кукольные театрики. А что делать - наследники подрастают, надо же им с чем-то играть! А вот здесь, - Новомхатский постучал по заострённой макушке шапки, - здесь будет главный бриллиант. Солитёр, Куллинан в мире искусства - Уездный Театр!
- Что? Мой Уездный Театр?! - опешил Коко.
- Мой Уездный Театр, - кротко поправил его Михалмихалыч.
- Не получится у вас, - злорадно сказал Коко, раздосадованный, что у него вдруг появился ещё один конкурент. - Там директору снова контракт продлили.
- А кто сказал, что Михалмихалыч не умеет подождать? - хитро улыбнулся Новомхатский. - Всему своё время, Кокочка. Если ты умеешь подождать, то и на твоей улице когда-нибудь перевернётся грузовик с бананами.
- С апельсинами, - снова поправил его Коко.
- А это кому что, Кокочка, - снова улыбнулся Новомхатский. - Кому бананы, кому апельсины, а кому хрен с редькой. Кому-то шапка Короля Театров, а кому-то шутовской вдовий чепец. Ну ладно, хватит лирики. У тебя же спектакль сегодня. Иди, надевай платье.
Коко был очень зол и обижен, но спорить с Новомхатским не решился. Ещё чего доброго, отберёт зелёное старушечье платье вместе с чепчиком.
- Пошли, давай, Редискин, чего расселся, как на именинах, - вызверился на приятеля Коко. - Посмотришь, как я буду танцевать вдову Симона.
С этой вдовой Симоной в театре были сплошные проблемы. Нет, когда-то всё было тихо-мирно. Все знали, что вдову зовут Симона, и никого это особенно не напрягало. Зовут и зовут. Не НикитА, хоть, и то ладно. Но когда в театре появился Коко, он, как всегда, решил быть оригинальным и сразу заявил, что вдову зовут не Симона. Симон-де, это был её давно почивший муж, а она, стало быть, вдова этого самого Симона. Разумеется, у каждой новой глупости всегда находятся свои последователи, и вскоре театральная труппа разделилась на две части. Одни придерживались традиционной версии, а другие приняли сторону Коко. И, как это всегда бывает в творческом коллективе, споры, зачастую, превращались в драки. Коко сам не любил драться, потому что в драке ему попадало первому, зато очень любил смотреть, как дерутся другие. Особенно, если дрались из-за него.
Вот и сейчас, Коко пошёл в гримёрку, чтобы подготовиться к вечернему выступлению и взял с собой Редискина. В коридоре они услышали шум и увидели, как несколько танцовщиц и танцовщиков яростно мутузят друг друга. То и дело слышались возгласы: "Её зовут вдова Симона! Нет, она вдова Симона!Ну ты же и дура! Вот тебе! Сам ты дурак!"
Редискин с изумлением уставился на эту свару, а Коко незаметно пару раз пнул своих идейных противников, и тут же сделал вид, что он просто идёт мимо. Только появление Михалмихалыча положило конец побоищу.
- Ну что это такое? - воздел руки вверх Михалмихалыч. - Ведь взрослые все люди, пенсионеры. И такое вытворяют каждый раз. Нет, надо что-то с этим делать. Что-то надо делать.
Вечер, как всегда, прошёл с аншлагом. Коко блистал в роли весёлой вдовы, ничуть не опечалённой безвременным уходом её благоверного Симона. Вдова прыгала, гримасничала, задирала ноги, позволяла трогать себя за пышный бюст - в общем вела себя так, что если покойный Симон когда и существовал, то он здорово краснел на том свете за поведение своей супруги. Зрители искупали вдову в овациях, надарили цветов, набрали автографов, и все были безмерно счастливы.
Следующим вечером состоялся дебют Редискина в роли Спартака. Публика приняла его благосклонно. Правда, особо придирчивые зрители остались в недоумении, как дряхлый Красс со своими пожилыми воинами одержал победу над молодым, сильным и красивым Спартаком? Некоторые даже начали свистеть, требуя переиграть спектакль так, чтобы всё закончилось хорошо.
После спектакля, когда Коко поздравлял Редискина с дебютом, к ним подошёл восторженный Михалмихалыч:
- Коко, ты был прав! Это же настоящий Спартак! И ему даже нет ещё и пятидесяти. И по такому случаю я делаю вам обоим предложение, от которого вы не сможете отказаться, даже если захотите. Вы сейчас же едете на гастроли, - обратился он уже к Редискину.
- Гастроли? Куда? - спросил Редискин.
- В Сибирь. В одном из моих театров. Впрочем, вашего согласия и не требуется, я уже всё решил.
- Опять в тайгу? - разочарованно простонал Редискин, схватившись за голову.
- Коко, ты тоже поедешь. Покажем им спектакль со вдовой. Да, кстати, насчёт вдовы...
Михалмихалыч вынул из кармана программку и протянул Коко. Тот в недоумении развернул программку.
- Читай, читай, - кивнул Михалмихалыч. - Новую программку напечатали.
- Действующие лица... Так-так. Вдова Симонян - Коко. Что-о-о?! - завопил Коко. - Какая ещё вдова Симонян?!
- В общем, надоели мне эти драки в театре, - объяснил Михалмихалыч. - И чтобы не было больше никаких споров, я решил, что старуха будет зваться вдова Симонян. А что? Старинная французская фамилия. Так что, собирайте свои чемоданы, через три дня вылетаете.
Михалмихалыч ушёл. Коко ошарашенно смотрел ему вслед, а Редискин обиженно сказал:
- Ну вот, а ты обещал - культурная столица, культурная столица... А меня опять в Сибирь.
- Значит быть тебе, Редискин, декабристом по жизни, - злорадно ответил Коко.
- Кем? - не понял Редискин.
- Да никем. Проехали. А знаешь что, Редискин?
- Ну что?
- Плохо, когда в директорской фамилии мало букв. И когда сильно много, то тоже плохо. Букв должно быть ровно десять. Не больше и не меньше.
|
